Мессенджеры массового поражения
Сегодня нет более мощного, емкого и оперативного источника информации, чем интернет. Он стал могущественной и поэтому опасной силой. Используя социальные сети и мессенджеры, организаторы беспорядков получают дополнительные возможности для мобилизации добровольцев, готовых оказать поддержку лидерам, для инструктирования участников мероприятия, сбора финансовой помощи. Явление не ново. Социальные сети и схожие интернет‑сервисы впервые сыграли важную роль в крупных акциях массового протеста во время «арабской весны». Акции в Тунисе даже стали называть «твиттер-революцией». Некоторые аналитики утверждали, что без социальных сетей «арабская весна» не состоялась бы вовсе. Естественно, правительства по всему миру реагируют на новый вид оружия: в Китае, Франции, Иране, России законодательно разрешено блокирование интернета, отдельных сайтов или мессенджеров. Как победить в информационном противоборстве? Эту тему «СБ. Беларусь сегодня» предложила обсудить официальному представителю МВД Ольге Чемодановой, члену Постоянной комиссии Палаты представителей по национальной безопасности Марине Ленчевской и аналитику Белорусского института стратегических исследований Виталию Демирову.
О новых вызовах медиаполя
После августа государство очень четко осознало, насколько необходимо вести информационную работу, наполнять медийное поле альтернативной повесткой. К решению этой задачи спешно подключились профессионалы и просто неравнодушные люди, блогеры, которые стали развенчивать фейки, показывать обратную сторону медали. В самом Telegram появилось много альтернативных каналов, где местами иронично, местами с сарказмом показывается деятельность нашей псевдооппозиции. Почему псевдо? Потому что настоящая оппозиция не бросает своих сторонников, ставит их интересы выше собственной безопасности и уж тем более не оставляет людей ради заграничных плюшек.
В. Демиров: Уровень сетевой агрессии и кибербуллинга в постсоветских странах в принципе очень высок. Кстати, стремление в сеть пользователей с развивающихся рынков ощутимо выше, нежели в высокоразвитых странах с более глубоким проникновением цифры в социально‑экономические процессы.
Обратите внимание: травля между пользователями не утихает и в политически спокойное время, может возникать спонтанно по самым различным темам. Казалось бы, при чем здесь протест и попытки протестующих использовать интернет в качестве объединительного инструмента?
Дело в том, что во многом протест является продолжением той подсознательной латентной агрессии, которая наиболее явно обнаруживает себя в безбарьерном виртуальном пространстве.
И вряд ли к ее причинам можно отнести политику: на самом деле она занимает достаточно малую часть повседневности по сравнению с огромным количеством постоянных контактов и взаимодействий между самими людьми.
Интернет с его внеиерархической организацией больших групп лишь предпосылка и условие горизонтального формирования авторитета не по институционально выраженным и закрепленным заслугам, а по активности (лайки, подписчики, комментарии) и содержанию сообщений. В этой связи у обычного белорусского блогера или сетевого активиста возникает недоумение: какое право имеет, например, филолог, а не биолог судить о коронавирусе? В данном случае скорее мандат на знание, а не само знание является точкой отбора для выделения авторитета.
Инфокультура и инфогигиена
В. Демиров: Вспомним изображение строения газа в учебниках по физике: группы похожи на разреженные молекулярные структуры с отсутствием прочных связей. Роль социальных сетей как горизонтальных каналов социального взаимодействия как раз и была направлена на усиление данных связей, но этого не произошло. Протестующие выходили со своими знакомыми, стояли со своими знакомыми, уходили со своими знакомыми, а затем продолжали со своими знакомыми в соцсетях обсуждать итоги протестов. Августовские марши не являлись исключением, поскольку представляли собой не коммуникативное объединение с неким цельным групповым самосознанием, а скорее коннективные собрания атомарных субъектов.
Для роста устойчивых коммуникативных связей между большими массами людей недостаточно простого прироста цифровой аудитории и общего триггера недовольства!
С другой стороны, мы видели на примере Гонконга, насколько сильна и самодостаточна (то есть не зависит от менталитета и типа культуры) роль коммуникационных технологий в налаживании неустойчивого оперативного координационного взаимодействия, когда протестующие могли синхронно расступаться перед скорой помощью. В этом смысле серьезным риском современного коммуникативного пространства является то, что политтехнологи способны в короткие сроки реализовывать политическую конвертацию энергии сетевой агрессии, фокусировать ее в выгодном для внешних сил направлении.
Это управление, следуя последним примерам высокотехнологичных протестных кейсов (Гонконг, США и др.), уходит от человеческого фактора, жесткой привязки к финансовым ресурсам и необходимости широкой консолидирующей политической повестки. Возможность оперативного самоуправления при помощи технических инструментов приводит к тому, что протесты могут спонтанно возникать по поводу локальных (засорение конкретных территорий, недовольство местными чиновниками, определенными публичными заявлениями), а не системных обстоятельств.
Полную версию статьи читайте на сайте "Беларусь Сегодня"